|
Воспоминания о далеком и близком
Л.Н.
МОСКВИЧЕВ
КАФЕДРА ФИЛОСОФИИ В 60–70-е ГОДЫ:
ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСОНАЛИИ
Хотел бы продолжить разговор, который состоялся в ходе дискуссии, организованной
в 1997 г. кафедрой философии РАГС и редакцией журнала «Вопросы философии» на
тему «Философия в СССР: версии и реалии». Главным организатором этой дискуссии
был профессор А.И. Володин. Ее участники стремились осмыслить процессы и явления,
которые имели место в философской жизни страны в советский период ее истории.
Материалы дискуссии опубликованы в сборнике «Философская мысль в эпоху
моноидеологизма» (М., РАГС, 1997) и в журнале «Вопросы философии» (1997, № 11).
Участники дискуссии в общем пришли тогда к мнению, что советская философия – это
реальный и в то же время особый социокультурный феномен. Ее уникальность
определялась не только специфическим непосредственно философским содержанием.
Марксистская философская мысль в XIX – XX вв. существовала во многих странах
мира, существует она и поныне. Но уникальность советского варианта марксистской
философии определялась прежде всего ее социальным статусом, особенностями ее
легализации и институционализации в советском обществе, специфическими
социальными функциями. Руководящие партийные органы стремились представить
советскую марксистско-ленинскую философию как единую и единственно правильную
интеллектуальную систему, превратить ее в компонент советской социальной системы.
Это означало узаконить ее именно в этом качестве, установить за ней строгий
партийный и государственный контроль. Думаю, этот партийно-государственный
статус философии, препарированной до уровня «диамата», «истмата» и «научного
коммунизма», в значительной степени определял многие важнейшие черты содержания
философских дисциплин того времени, а также и в целом философскую жизнь общества.
Философия рассматривалась как основное ядро советской идеологической системы,
философские проблемы фактически до начала 50-х годов были в центре внимания
высшей политической власти, особое внимание обращалось и на кадры философов.
Конечно, следует видеть существенную разницу относительно социального статуса и
даже содержания официальной версии философии в разные периоды советского
общества: в 20-е – начале 30-х годов, в период жесткого культа личности Сталина
и в послесталинский период. Природа этих различий, формы проявления, влияние на
интеллектуальную жизнь общества – предмет особого разговора, особого анализа.
В своем выступлении я хочу остановиться на некоторых особенностях советской
философии 60 – 80-х годов, в той мере, в какой они проявлялись в деятельности
кафедры. При этом я не хочу углубляться в теоретический анализ общего состояния
и уровня философского знания того времени. Представляется, что большая и
конструктивная работа в этом отношении проделана В.А. Лекторским, А.П. Огурцовым
и другими философами. Вместе с тем хочу подчеркнуть, что о марксистской
философии как таковой нельзя судить по примитивным учебникам, предназначенным
для студентов и излагавшим официальную идеологизированную версию марксистского
учения.
С самого начала своего возникновения марксизм представлял собой могучую, главным
образом философско-экономическо-политическую доктрину, оказавшую огромное
влияние на всю последующую мировую общественную мысль. Конечно, она была
европейским продуктом своего времени и отражала важнейшие проблемы и
противоречия раннего капитализма – капитализма «свободной конкуренции».
Изменялись условия, изменялись проблемы, и эта доктрина во многом оказывалась
превзойденной. Но ее сила заключалась и в том, что в своем философском ядре она
и поныне во многом сохраняет методологическое, а также и теоретическое значение.
Драма отечественной философской мысли советского периода заключалась не в том,
что изучалась, пропагандировалась, распространялась философия основоположников
марксизма. Эта драма заключалась прежде всего 1) в гипостазировании по существу
всех утверждений классиков марксизма на все времена, т.е. придание им качества
абсолютной, непререкаемой вневременной и единственной истины, 2) в стремлении к
идеологизации и политизации не только марксистских философских положений, но в
значительной степени и всей философии в целом, 3) в провозглашении всех иных
философских доктрин – антинаучными, реакционными, направленными якобы в первую
очередь на то, чтобы опорочить, извратить, фальсифицировать марксистское учение,
советское общество, советскую политику, социалистическую систему и т.д.
Мне хотелось поделиться впечатлениями человека – вначале аспиранта (с 1965 г.),
а затем и преподавателя (с 1968 г.) кафедры философии АОН – относительно
некоторых проблем и о людях того времени – профессорах и преподавателях.
Очевидно, что такие впечатления не могут носить характера абсолютной истины, они
– субъективны и личностны. Но они могут представлять интерес, поскольку общие
проблемы советской философии как специфического социокультурного феномена здесь
сконцентрировались на сравнительно небольшом социальном пространстве и, по-моему,
отразились как в капле воды. И главная проблема – философия и власть. Вопросы
партийности философии, ее содержании, направленности, отбор проблем для
исследования и преподавания, социально-политические функции и многие другие
вопросы здесь приобретали обостренный и обнаженный характер, становились не
только общетеоретическими вопросами, а вопросами непосредственной практической
деятельности кафедры, преподавателей и аспирантов. Один из самых авторитетных
профессоров кафедры, мудрый М.М. Розенталь не раз говаривал в некоторых
ситуациях со смущенной улыбкой: «Все мы ходим под Цекой».
В интеллигентской вузовской и академической среде 60 – 80-х годов ходили разные,
иногда даже противоположные, мнения о кафедре философии АОН, ее интеллектуальном
потенциале. Мне лично приходилось слышать как самые уважительные и даже
восторженные отзывы («передовой отряд современной философской мысли»), так и
самые негативные и уничижительные отзывы («братская могила советских философов»).
Думаю, что в общем виде ни те, ни другие даже не приближались к тому, чтобы дать
достаточно адекватную оценку.
Прежде всего, следует отметить очень сильный кадровый состав кафедры. Ведущие
профессора (Г.Е. Глезерман, Х.Н. Момджян, М.М. Розенталь, Д.И. Чесноков, Г.М.
Гак, Е.П. Ситковский, И.С. Нарский, и более молодые – Э.А. Араб-Оглы, А.И.
Володин и другие, членом кафедры являлся так же и М.Т. Иовчук, ректор АОН в 1970
– 1978 гг.) были широко известны не только в Советском Союзе, но и в зарубежных
странах своими публикациями, лекциями, устными выступлениями, в том числе и на
международных философских, социологических, других обществоведческих конгрессах.
Все они были не просто и не только профессорами данной кафедры, а занимали
видные, иногда ведущие позиции в стране в своей области философского знания.
Многие хорошо знали иностранные языки, в первую очередь немецкий, английский,
французский. Это были широко образованные философы-марксисты, прекрасно знавшие
не только классиков марксизма и классиков домарксистской философской мысли, но и
всю отечественную и зарубежную марксистскую литературу. По понятным причинам
наши преподаватели в меньшей мере были знакомы с немарксистской западной
философской и социологической литературой. Конечно, на кафедре работали и менее
подготовленные профессора и доценты, с довольно ограниченными познаниями и
запросами. Но, к счастью, не они задавали тон в научной и педагогической
деятельности кафедры, в публичных выступлениях.
В бытность мою аспирантом руководителем кафедры (так тогда именовалась должность
заведующего) вначале был профессор Глезерман Григорий Ефимович, известный
истматчик, к тому времени лауреат Сталинской премии за книгу «Ликвидация
эксплуататорских классов и преодоление классовых различий в СССР» (1951). Это
был очень организованный, строгий до педантичности руководитель, стремившийся
всегда и во всем к четкой систематичности и точности формулировок – в лекциях, в
монографиях, статьях, в организации кафедральной деятельности в руководстве
аспирантами и докторантами. Нельзя сказать, что он был догматик, но, конечно, он
не был и новатором. Иногда создавалось впечатление, что он – идеальный,
высококлассный исполнитель какой-то другой воли или идеи. Он строго следовал
всем решениям высших партийных и государственных органов, стремился быть если не
первым, то одним из первых толкователей и интерпретаторов этих решений на
философском уровне. Но при этом старался ту или иную идею или лозунг представить
в научной систематизированной форме. Когда партия осудила на XX съезде культ
личности Сталина, а позднее был осужден волюнтаризм и субъективизм политики
Хрущева, он каждый раз откликался сериями теоретических статей. Когда была
выдвинута формула о развитом социализме, Глезерман явился инициатором и главным
редактором соответствующей коллективной монографии («Развитое социалистическое
общество: сущность, критерии зрелости, критика ревизионистских концепций»(1973
г.), то же самое повторилось, когда прозвучала формула о социалистическом образе
жизни (монография «Социалистический образ жизни и идеологическая борьба» (1976
г.).
Вполне закономерно, что в 1967 г. Глезерман был назначен проректором АОН по
научной работе. Его трудоспособности, организованности, методичности в работе
можно было удивляться и восхищаться. Он успевал внимательно следить за выходящей
литературой по философии и другим наукам не только в Москве, но и в других
городах страны и в зарубежных странах (прежде всего социалистических), он
получал массу реферативных сборников из ИНИОНа и был в курсе всех новейших
течений общественной мысли. Он тщательно просматривал все издаваемые в АОН
монографии, а зачастую и журнальные статьи и делал необходимые, как он считал,
замечания. Уже через несколько лет после назначения проректором его рабочий стол
был так завален стопками книг и рукописей, что при входе в кабинет приходилось
вставать на цыпочки, чтобы понять, здесь ли хозяин.
Марк Моисеевич Розенталь был, пожалуй, самым эрудированным, самым глубоким
профессором на кафедре и в философских кругах страны. (На одном из юбилеев М.М.
Розенталя академик Ф.В. Константинов вопрошал с некоторым лукавым удивлением: «До
сих пор не могу понять, почему Вы не академик?») Достаточно сказать, что он был
бессменным главным редактором объемистого и достаточно взвешенного «Философского
словаря» (третье изд. 1972 г.). Сотрудничал с Институтом философии АН СССР, вел
там сектор (может быть, отдел) по изучению проблем материалистической диалектики.
Его институтские сотрудники Э.В. Ильенков, В.А. Лекторский и другие иногда
собирались на нашей кафедре для обсуждения своих проблем. Вообще можно сказать,
что М.М. Розенталь был в стране первой величиной (или одной из первых) по
проблемам марксистского понимания диалектики. Большую роль в этом отношении
сыграли его монографии «Вопросы диалектики в "Капитале" Маркса» (1955 г.) и «Диалектика
ленинского исследования империализма и революции» (1976 г.)
Диалектике он не изменял никогда, и это проявилось в его полемике в 60-е годы с
членом-корреспондентом АН СССР Ц.А. Степаняном по проблеме противоречий в
условиях социализма. Степанян пытался доказывать, что в СССР социальные
противоречия уже не могут являться движущей силой развития общества. Таковой, по
его мнению, являются, в полном соответствии с высказыванием Сталина на XVIII
съезде ВКП(б) в 1938 г., дружба народов Советского Союза и морально-политическое
единство советского общества. Нисколько не преуменьшая социальной значимости
этих факторов, М.М. Розенталь подчеркивал универсальный характер и
первозначимость диалектических противоречий в понимании общественного развития.
При этом сами диалектические противоречия, доказывал он, могут проявляться в
обществе в самых разнообразных формах, например, в форме противоречий между
достигнутым уровнем общественного развития и растущими потребностями трудящихся
и т.д.
Лекции он читал спокойным, ровным голосом, без каких-либо ораторских приемов, но
чрезвычайно глубоко, убежденно, всегда чувствовалось, что на кафедре стоит
настоящий философ. Не удивительно, что к нему на лекции нередко приходили и уже
маститые профессора, например, С.П. Дудель – профессор одного из московских
вузов. К каждой лекции М.М. Розенталь тщательно готовился, а непосредственно
перед выходом на трибуну так явно волновался, что у него заметно дрожали руки.
В 1967 г. руководителем кафедры был утвержден профессор Момджян Хачик (в
обыденном общении – Феликс) Нишанович, во многих отношениях полная
противоположность Глезерману. Эмоциональный, общительный человек, блестящий
лектор, рассказчик (особенно армянских анекдотов), крупный специалист по истории
западной, прежде всего французской философии, автор работ о философии К.
Гельвеция, П. Бейля, П. Лафарга и др. Он мало касался «столбовых» вопросов
диалектического и исторического материализма, хотя несколько раньше написал и
опубликовал (на английском языке) книгу «Динамизм нашего времени». Он
пользовался огромным авторитетом в профессорской и аспирантской среде. Вообще
это была яркая фигура в человеческом и научно-философском смыслах. Мне довелось
быть его заместителем по кафедре в течение долгих 13 лет, и считаю эти годы
одними из лучших прежде всего потому, что близко общался с удивительно
талантливым, хотя и сложным, а зачастую и далеко неоднозначным человеком.
Бесценным подарком в его судьбе, его хранительницей была его красивая и умная
супруга – доктор философских наук, профессор Мария Исааковна Петросян,
прекрасный специалист по проблемам гуманизма. Помню, на входной двери их
квартиры две медные начищенные до блеска таблички: «Профессор Х.Н. Момджян», «Профессор
М.И. Петросян». Таблички создавали ощущение, что окунаешься в атмосферу какой-то
профессорско-аристократической старины.
Разумеется, Х.Н. Момджян обязан был проводить в работе определенную «линию»,
хотя делал это значительно гибче и мягче, чем некоторые другие профессора. Так,
он не руководил подготовкой книг по проблемам «развитого социализма» и «социалистического
образа жизни» и другим «боевым вопросам» (выражение М.Б. Митина, сказанное,
правда, в другой связи) советской философии. Вместе с тем он неукоснительно
отстаивал советские позиции на международных философских и социологических
конгрессах. Особенно запомнились его выступления на философском конгрессе в
Варне (1973 г.), где он выступил даже переводчиком с французского на русский и
обратно во время дискуссии члена политбюро Французской компартии Ги Бесса с
участниками конгресса из западных стран, а также на социологических конгрессах в
Нью-Дели (1982 г.) и в Мехико (1986 г.). Правда, сам Х.Н. Момджян научных трудов
непосредственно по социологии не писал, но на рубеже 70–80-х годов избирался
Президентом Советской социологической ассоциации и вице-президентом
Международной социологической ассоциации. Вообще нужно отметить его
неоднозначную роль в возрождении отечественной социологии. Наряду с поддержкой
многих отечественных тогда еще молодых социологов (Н.Г. Осипов, А.Г.
Здравомыслов и других), организацией социологических симпозиумов и встреч с
участием западных ученых, он оказался среди тех, кто участвовал в сверхжесткой
критике «Лекций по социологии» Ю.А. Левады (подробнее об этом скажу ниже).
В личных беседах он неоднократно возвращался к темам об упрощении и ненужной
абсолютизации ряда важнейших марксистских положений. Он не раз говорил об
абсолютизации в нашей общественной мысли проблемы классов и классового подхода.
В частности, считал, что такой подход практически неприменим к изучению истории
армянского народа и его общественной мысли. Другая тема, которой он часто
касался, – состояние в стране сельского хозяйства. «Если колхозы не справляются
с обеспечением населения продуктами питания, и государство вынуждено закупать
зерно и другие сельхозпродукты за границей, то почему же надо оставлять эти
колхозы в прежнем виде?» – говорил он.
Насколько я понимаю, инициатором назначения Х.Н. Момджяна руководителем кафедры
философии был Дмитрий Иванович Чесноков, вскоре после своего назначения
проректором АОН. Д.И. Чесноков к этому времени был известен и как крупный
философ, автор работ по истории русской философии и по теории исторического
материализма, и как партийный деятель. В середине 50-х гг. он избирался не
только в ЦК ВКП(б), но и в Президиум ЦК. Правда, в этом качестве он пробыл
недолго – от XIX съезда партии осенью 1952 г. до кончины Сталина, когда было
реорганизовано партийное и государственное руководство страны. Тогда в АОН
ходили предположения, что Д.И. Чесноков должен сменить В.Н. Малина на посту
ректора Академии. Этого не случилось, видимо, вследствие, состояния здоровья
Дмитрия Ивановича.
Д.И. Чесноков принимал активное участие в работе кафедры: читал аспирантам
лекции, проводил семинарские занятия. В нашей аспирантской группе он вел занятия
по историческому материализму, был ответственным редактором сборника статей
аспирантов «Проблемы познания социальных явлений» (М., 1968 г.). В Послесловии к
этому сборнику он отстаивал идею методологического единства исторического
материализма в качестве марксистской социологии и конкретных социальных
исследований. Эту идею в то время власти страны пытались воплотить при
организации Института конкретных социальных исследований АН СССР. Правда, к
концу 80-х гг. в руководстве страны пришли к выводу о необходимости социологии
как самостоятельной социальной науке.
Особым уважением на кафедре, в АОН, да и в целом в среде философской
общественности страны пользовался профессор Евгений Петрович Ситковский. Человек
удивительной судьбы – участник еще Гражданской, а затем Великой Отечественной
войны, политический работник в 30–40-е годы, крупный ученый-философ, профессор с
1935 г., в разные годы сотрудник журналов «Под знаменем марксизма», «Вопросы
философии», «Проблемы мира и социализма». В 1943 г. был репрессирован и провел
10 лет в лагерях… Он не очень любил говорить подробно об этом периоде, но иногда
то ли в шутку, то ли всерьез на вопрос «За что?», отвечал: «Меня обвинили, что я
шпионил в пользу Никарагуа». С 1962 г. и до конца жизни он работал профессором
кафедры философии АОН. Это была буквально ходячая энциклопедия и по различным
социально-политическим проблемам страны, и по истории домарксистской,
марксистской и, частично, современной западной философии. Э.А. Араб-Оглы говорил,
что Е.П. Ситковский читает лекции о Платоне или Гегеле так подробно, с такими
деталями, как будто они его соседи по лестничной площадке.
Научные интересы Е.П. Ситковского сосредоточивались, главным образом, вокруг
проблем диалектики как теории развития и философии Гегеля. Он разрабатывал
вопросы, связанные с систематизацией диалектических категорий («Принципы научной
систематики категорий диалектической логики», 1964 г.) Но, пожалуй, еще большее
значение имело его активное участие в переиздании работ Гегеля «Энциклопедия
философских наук» (с предисловием «Философская энциклопедия Гегеля») и «Науки
логики» в 3-х томах.
Нужно сказать, что в целом история философии на кафедре была представлена
крупными фигурами. Кроме тех, о ком уже шла речь, следует назвать профессоров
Игоря Сергеевича Нарского, Михаила Васильевича Яковлева, Александра Ивановича
Володина. Все они оставили заметный след в нашей отечественной
историко-философской науке и заслуживают отдельного подробного рассказа.
Историком философии также считал себя Михаил Трифонович Иовчук – ректор АОН,
также профессор нашей кафедры. Но о нем разговор должен быть особый.
Замечательный вклад в исследование истории философии, особенно немецкой, сделал
профессор Степан Федорович Одуев.
Еще одной яркой, нестандартной фигурой на кафедре был Эдвард Артурович Араб-Оглы.
Он был философом и социологом широкого профиля, занимался исследованиями по
проблемам научно-технической революции, ее социальных последствий, экологии,
истории общественной мысли, зарубежной социологии, демографии, социальному
прогнозированию. Был блестящим публицистом. На кафедру он был переведен осенью
1965 г. из журнала «Проблемы мира и социализма», где проработал семь лет. И к
этому времени был уже широко известным специалистом и публицистом в
международных социально-научных и журналистских кругах. В АОН он проработал до
1986 г. (с перерывом в 1966 – 1971 гг., когда, не покидая АОН, заведовал также
отделом социологии в ИМРД). Это был интеллигент очень высокого уровня, можно
сказать, интеллектуал международного класса. Его выделяла поистине
энциклопедическая образованность, знание многих европейских языков. Видимо,
сыграло роль то, что хотя он формально закончил географический факультет МГУ, но
одновременно учился еще и в МГИМО. В соответствии с декретом Президента Франции
Ж. Помпиду в 1971 г. Э.А. Араб-Оглы был избран профессором Сорбонны. Был лично
знаком, находился в переписке со многими западными интеллектуалами: Р. Ароном,
Д. Беллом, Р. Мертоном, Г. Каном, А. Сови, бразильским демографом Жозуэ де
Кастро и другими. В интервью, помещенном в книге «Российская социология
шестидесятых годов в воспоминаниях и документах» (отв. Ред. Г.С. Батыгин. СПб.,1999),
он подробно рассказал о своей деятельности социолога и журналиста в период
работы в журнале «Проблемы мира и социализма».
Естественно, что Э.А. Араб-Оглы оказывал существенное антидогматическое влияние
на научную жизнь кафедры философии, всей Академии, социологического сообщества.
Он одним из первых поставил вопрос о применении кибернетических методов и в
целом кибернетики в социологии. («Социология и кибернетика: применение
кибернетики в общественных науках» // Вопросы философии, 1958, № 5.) Работая на
кафедре, Э.А. Араб-Оглы написал ряд интересных работ: «В лабиринте пророчеств»
(М., 1973) – аналитические очерки о западной футурологии, «Экологические и
демографические прогнозы» (М., 1978), «Обозримое будущее: социальные последствия
научно-технической революции» (М., 1986). В этих работах содержался целый ряд
важных, новаторских и до сих пор остающихся актуальными научных идей. Одна из
них – соотношение научного и технического прогресса. Особенно подробно им
разработана проблема опережающего развития науки по отношению к технике, более
того – опережающего развития фундаментальной науки по отношению к прикладной. И
особенно оригинальная и плодотворная идея – о соотношении поколений людей и
поколений машин.
Приставка «при ЦК КПСС» в официальном названии АОН накладывала на Академию
дополнительные формальные обязательства перед высшим партийным руководством. АОН
нередко поручалось проведение «дискуссий» по злободневным научным проблемам,
которые фактически становились идеологической проработкой ряда авторов. В такого
рода «дискуссиях» участвовали и некоторые профессора кафедры философии. Так,
приходит на память довольно бурное обсуждение монографии известных авторов Ю.М.
Бородая, В.Ж. Келле, Е.Г. Плимака «Наследие К.Маркса и проблемы теории
общественно-экономической формации (М., 1974), организованное Объединенным
ученым советом ИМЛ, АОН и ВПШ при ЦК КПСС. В обсуждении, проходившем в форме
научной конференции, принимали участие ученые и других научных учреждений.
Авторы книги пытались более детально, чем это делалось в других работах,
опиравшихся на «Краткий курс», воспроизвести социально-историческую концепцию
самого Маркса, показать эволюцию его взглядов по проблеме
общественно-экономических формаций. Создавалось впечатление, что это нормальная
поисковая работа. Однако именно это обстоятельство и было вменено в вину авторам.
«Работа трех авторов не увенчалась успехом» – таково было заключение
руководителей конференции (М.Т. Иовчука и Г.Е Глезермана). Насколько стало
известно, данное обсуждение послужило поводом для расформирования в Институте
философии АН СССР Отдела актуальных проблем исторического материализма, которым
до тех пор руководил В.Ж. Келле.
Но, пожалуй, еще более острой была «дискуссия» по поводу известных «Лекций по
социологии» Ю.А. Левады. Данная книга была подготовлена на базе лекций, которые
автор, работник Института конкретных социальных исследований АН СССР, прочитал
на факультете журналистики МГУ. Многие документы и стенографические материалы
этой истории опубликованы в упоминавшейся книге под редакцией Г.С. Батыгина и в
книге «Социология и власть. Документы и материалы». Сборник № 2 под моей
редакцией (М., 2001 г.). Но мне привелось наблюдать обсуждение «Лекций»
непосредственно на объединенном заседании кафедр философии АОН и ВПШ при ЦК КПСС
в октябре 1969 г. Обсуждение проходило два дня. Председательствовал Х.Н. Момджян
– руководитель кафедры философии АОН. С основным оценочным докладом (сообщением)
выступил Г.Е. Глезерман – проректор АОН.
В первый день в актовом зале Академии собралось довольно много народу, по
большей части молодежь – не работники Академии. На второй день заседание
перенесли в зал ученого совета, который вмещал значительно меньше публики, и
усилили пропускной контроль. Впечатление от этого «мероприятия» очень
противоречивое и неопределенное. Было очевидно, что оно делается по «рекомендации»
или по «указанию». Но, сколько помню, никого «оттуда» не было. Четко
определились «стороны»: профессора и преподаватели АОН и ВПШ выступали
преимущественно с резкой критикой содержания «Лекций» и обвинениями автора в
отступлении от основополагающих принципов диалектического и исторического
материализма, работники ИКСИ и других научных учреждений преимущественно
защищали некоторые позиции автора, отвергали обвинения его в отступлениях и, в
свою очередь, обвиняли противоположную сторону в некомпетентности. Дело доходило
до совершенно оскорбительных обвинений. Создавалось впечатление, что «стороны»
больше заботились не о том, чтобы доказать истинность своего понимания
социологии как науки, а раскритиковать оппонента. В конце заседания академик Ф.В.
Константинов, как мне показалось, попытался примирить «стороны», склоняясь при
этом в сторону критической оценки «Лекций». Было понятно, что научной дискуссии
в полном смысле этого слова не получилось. Хотя заключительное выступление Ю.А.
Левады выглядело с научной и человеческой точек зрения более достойным. Тем не
менее он тогда получил партийное взыскание, понижен в должности, ему было
отказано в присвоении ученого звания профессора. (Лишь в середине 90-х гг. ВАК
России принял решение ходатайствовать перед Министерством образования о
возвращении Ю.А. Леваде ученого звания профессора.)
Лично мне на кафедре очень повезло, потому что моим научным руководителем был
определен Э.А. Араб-Оглы. Собственно, он и подсказал мне тему кандидатской
диссертации «Критический анализ западных теорий о "конце идеологии"». Такому
предложению я был очень рад по целому ряду причин. Меня не привлекали темы,
касающиеся абстрактных «столбовых», традиционных проблем диамата и истмата.
Предложенная тема была и для марксистской теории необычной, нестандартной. Она
обязывала обстоятельно заняться иностранным (прежде всего английским) языком.
Естественно, в кандидатской диссертации я отстаивал марксистскую позицию, но в
то же время постарался давать более детальный социологический анализ проблемы
идеологии с использованием зарубежных материалов. По этой теме у меня вышло
несколько публикаций, а после защиты диссертации – монография «Теория "деидеологизации":
иллюзии и действительность» (М., 1971). Книга в целом была встречена
положительно, переведена в издательстве «Прогресс» на английский и испанский
языки. Кроме того, вышла в переводах в ГДР, Чехословакии, Монголии, Португалии.
Опубликовало также какое-то неизвестное издательство в США. Тем не менее, на
одном из заседаний парткома АОН она подверглась довольно резкой критике за «объективизм»,
недостаточную наступательность против буржуазной и ревизионистской идеологии.
Лишь заступничество ректора АОН М.Т. Иовчука «спасло» от грозившего наказания.
Но история с книгой этим не закончилась. В один прекрасный момент меня
приглашают в спецхран библиотеки и говорят: «На ваше имя получено письмо и
большой пакет с книгами и текстами из США. Письмо и некоторые тексты (репринты)
мы вам отдаем, а книги должны оставить здесь. Таков порядок». Это было письмо с
положительной оценкой моей книги о теории «деидеологизации» от известного
американского социолога и политолога С.М. Липсета, позицию которого по вопросу о
«конце идеологии» я резко критиковал. Лишь потом я узнал, что среди присланных
книг и текстов была его работа «Политический человек» («Political Man), которую
мне не дали. Показал письмо М.Т. Иовчуку. Реакция: «Какая может быть переписка
между заместителем заведующего кафедрой философии АОН при ЦК КПСС и американским
социологом-антикоммунистом? И почему он обращается к Вам «уважаемый коллега»?»
Сколько могу, объясняю. В заключение: «Конечно, надо ему ответить и послать
персонально экземпляр книги на английском языке». Разумеется, я бы сделал это и
без подсказок. Книгу я послал, но, к сожалению, продолжения «переписки» не
последовало. Таковы были сложные времена….
В марте 1978 г. в ЦК КПСС было принято решение о слиянии АОН, ВПШ и ЗВПШ в одно
учебно-научное учреждение под названием Академия общественных наук при ЦК КПСС.
Наступал новый период в жизни Академии, в том числе и кафедры. Новый еще и
потому, что значительная часть профессоров ушла из жизни. Но уже через десять с
небольшим лет ушло из жизни страны очень многое – государственный и общественный
строй, идеология. Стала другой философия жизни российского человека, коренным
образом меняется философия как научная и мировоззренческая дисциплина.
Но как бы не утратить, не растерять прежних достоинств и не приобрести новых
недостатков…
2009 год
К началу страницы
|
